Накануне 20-летия Победы мне, (Михаилу Нордштейн - ред.) тогдашнему корреспонденту дивизионной газеты "Звезда Советов", и офицеру штаба подполковнику Николаю Хотько, поручили срочно написать историю боевого пути 6-й гвардейской Ровенской Краснознаменной орденов Ленина и Суворова стрелковой дивизии. Кампания была такая. И не только в нашем Белорусском военном округе, но и во всех Вооруженных Силах. Дело, конечно, святое, да поздновато спохватились руководящие товарищи. За двадцать лет уже много безвозвратно потеряно - и человеческих жизней, и всякого рода свидетельств. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда.
Пока мой соавтор изучал оперативные документы, я просматривал подшивку дивизионной газеты. Благо, сохранилась в редакции с фронтовых времен.Страстные и звучные, как автоматные очереди, заголовки, шапки, рубрики дышали ненавистью к врагу, звали в бой за Родину. "Смерть немецким оккупантам", "Не забудем, не простим!", "Где обороняется гвардия, враг не пройдет, где гвардия наступает, враг не устоит"....
Подвиги, россыпь имен. В номере за 6 марта 43-го крупно набрано: "Разведчики во главе с тов. Гриневичем захватили языка и взяли трофеи". Перевернул еще несколько страниц. "Смелый налет разведчиков". "Разведчики дезорганизуют коммуникации немцев". "Вчера ночью". "Рейд смелых". "Новый подвиг разведчиков". "Вожак следопытов"... И это все о нем, Михаиле Гриневиче, и его ребятах. Им посвящена вся страница номера за 25 апреля 44-го.
"Отважно и умело действуют разведчики подразделения, где командиром гвардии капитан Гриневич, четырежды отмеченный правительственными наградами. О боевых подвигах славных следопытов, о их боевом опыте рассказываем мы сегодня". И тут же выступление самого Гриневича - "Слово к разведчикам".
Кто же он, "вожак следопытов" Михаил Гриневич? Бывший таежный охотник, этакий русский Джеймс Бонд с красной звездой на фуражке? Что за личность этот гвардии капитан, о котором так восторженно писала газета? Как сложилась его дальнейшая судьба?
Итак, осень 1964-го. Листаю подшивку дивизионной газеты "Звезда Советов" фронтовых лет. Страстные и звучные, как автоматные очереди, "шапки": "Смерть немецким оккупантам!", "Не забудем, не простим!", "Где обороняется гвардия, враг не пройдёт, где гвардия наступает, враг не устоит"...Подвиги, россыпь имён. В номере за 6 марта 1943-го крупно набрано: "Разведчики во главе с тов. Гриневичем захватили языка и взяли трофеи". Перевернул ещё несколько страниц. "Смелый налёт разведчиков". "Разведчики дезорганизуют коммуникации немцев". "Вчера ночью". "Рейд смелых". "Новый подвиг разведчиков". "Вожак следопытов"... И это всё о нём, Михаиле Гриневиче, и его ребятах. Им посвящена страница номера за 25 апреля 1944-го.
Чем больше читал в дивизионке об этом человеке, тем больше недоумевал: среди 69 Героев Советского Союза 6-й гвардейской его нет. Странно... Такие громкие дела, такая слава... Разумеется, газета писала и о тех, кто удостоен Золотой Звезды. Но чтобы на своей скромной площади уделять столько внимания одному офицеру и его подчинённым, такую честь надо заслужить поистине делами незаурядными.
Что за личность этот гвардии капитан, о котором так восторженно писала газета? Как сложилась его дальнейшая судьба?
Ветеранов-фронтовиков здесь уже не осталось, а те, кто ещё служил, пришли сюда из других частей. Следы Гриневича затерялись.
Минуло ещё 20 лет. Я приехал в ту же дивизию, которую продолжал считать своей. И надо же, в тот день туда прибыл из Москвы её последний фронтовой командир - генерал-майор в отставке, Герой Советского Союза Георгий Васильевич Иванов. Тогда ему перевалило за 80. Однако энергичен, подвижен, великолепная память: помнил имена многих солдат и офицеров 6-й гвардейской, всех комбатов, не говоря уже о командирах полков.
Георгий Васильевич принял меня в гостиничном номере. Был в генеральской форме, при Золотой Звезде. Коренастый, голова гладко выбрита, седины не видно. Сапоги надраены, осанка прямая - хоть сейчас на строевой плац.
Я представился. Генерал выдержал паузу, изучающе посмотрел на меня. И с места в карьер:
- Ты о дивизии писал?
- Писал, товарищ генерал.
- О ком писал, когда, где опубликовано?
Пришлось коротко рассказать. Он подошёл к окну, вслушиваясь, как солдаты с песней "дают шаг" по асфальтированной дорожке у Дома офицеров. Я замолчал. Голова генерала резко крутнулась на жилистой шее в мою сторону, словно по команде "равняйсь!", и только после этого Иванов повернулся ко мне всем корпусом.
- Значит, ты - автор рукописи о боевом пути дивизии?
- Соавтор, товарищ генерал...
- Ну хорошо, пусть соавтор. Вашу рукопись читал. Молодцы, что написали. Но её надо дополнить.
Достал из холодильника бутылку коньяка, хлеб, колбасу.
- Садись. Выпьем за 6-ю гвардейскую.
Выпили.
- А теперь помянем тех, кто с войны не вернулся...
Третью я только пригубил. Слышал, что перепить генерала Иванова - дело почти безнадёжное. Нащупал в кармане блокнот и авторучку. Сейчас самое время спросить о том разведчике. Не может же быть такого, чтобы комдив не помнил своего командира разведроты! А он, опрокинув, четвертую, продолжал:
- Да-а... Дивизия наша куда как геройская. 69 Героев Советского Союза... Могло быть и больше. - Снова прислушался к строевой песне за окном, задумчиво посмотрел куда-то мимо меня в своё сокровенное. И опять резкий поворот головы, и его задумчивости как не бывало. - Слушай, корреспондент... Есть одно дело. Вернее, долг один меня мучает. Ты о Гриневиче напиши. Вот кто герой из героев.
Меня словно током ударило. Мы одновременно думали об одном и том же человеке!
- Товарищ генерал, да ведь я...
- Погоди, не перебивай. Ты книгу генерала армии Батова "В походах и боях" читал?
- Конечно.
- Есть там одна строчка, но какая! "6-я гвардейская славилась своими снайперами и разведчиками". Так вот, разведчики - орлы Гриневича. Это был ас в своём деле. Лучший разведчик не только в нашей дивизии, но и в корпусе, армии и, пожалуй, на всём 1-м Украинском фронте. Сколько "языков" перетаскал, как артистично работал! Кажется, скажи ему: "Гриневич, надо добыть из преисподней пару чертей", попросит разве день-другой на подготовку. Да, такой был храбрец и умелец.
Знаешь, как его ценили? Однажды он не вернулся из поиска, остался раненым на нейтральной полосе. Чтобы его вызволить, я приказал поднять в атаку батальон. Батальон! Спасли Гриневича...
В конце войны после его тяжёлого ранения я перевёл Михаила на должность помощника начальника разведки дивизии. Так думаешь, он в штабе сидел? Сутками находился на передке, а то и в тыл немецкий со своими ребятами...
Здорово отличился он при форсировании Нейсе... Речушка такая в Германии, в Одер впадает. Ширина - и сотни метров не наберётся. Но попробуй их преодолеть, если у немцев на том берегу, довольно крутом, мощная оборона! Ночью они и речку, и наш берег ракетами освещают, днём тоже всё как на ладони. Правда, у нас к тому времени уже солидный опыт был в форсировании рек - Днепра, Вислы, Одера... Но чего скрывать, большой кровью давались нам эти реки. А тут война уже к концу подходила. Середина апреля 45-го, перед началом Берлинской операции. Хотелось свести потери личного состава к минимуму. А на этой речушке, ого, сколько можно было положить наших солдат! Выход один: захватить плацдарм. Бросить туда роту. Но какую? Тут ведь просто на "ура" не возьмёшь. Отборные бойцы нужны.
Выбор пал на разведроту и Гриневича. И хотя он уже ею не командовал, кто ж мог справиться наилучшим образом с такой задачей, как не он? Вызвал я его и сказал не по-приказному, а как сыну: "Надо. Выручай, разведчик". Но как ни говори, это приказ.
Он всё понял, козырнул. "Разрешите идти?" "Иди, - говорю, - и возвращайся живым. Своё решение доложишь начальнику штаба".
И что ты думаешь, он так всё обмозговал, что начальник штаба говорит ему: "Тебе, Гриневич, надо в Генеральном штабе работать". А Михаил в ответ: "Вот кончим войну, товарищ полковник, можно и в Генеральный штаб". Мне их разговор нач. штаба передал, когда операция уже закончилась. Со смехом рассказал. А тогда, 16 апреля, мне было не до смеха. Переправить на тот берег такую махину как дивизия - задачка...
Что же сделал Гриневич? Стуком топоров и периодическим выдвижением к реке мелких групп с досками и брёвнами обозначил наведение переправы. Ложной. А сам с несколькими десятками разведчиков, хорошо умеющих плавать, изготовился к броску в другом месте. Время выбрал дневное - в 16.00, когда немцы после обеда несколько притупили бдительность. Разведчики разделись до пояса, сняли сапоги, автоматы - за спину... По команде Гриневича разом вымахнули на берег и - в воду. Немцы не ожидали такого нахальства и в первые секунды молчали. Одновременно наши артиллеристы и миномётчики дали огневой налёт по первой и второй траншеям противника. Немцы ответили. Но больше били по ложной переправе. Ну, и по бойцам Гриневича тоже... А те, не будь дураками, часть пути плыли под водой. У нескольких бойцов к поясу привязаны верёвки. Пока плыли, верёвки разматывались. Их концы прикрепили к заранее приготовленным плотикам. Туда уложили автоматные диски, гранаты. Это всё Гриневич придумал. Дело-то предстояло жаркое, боеприпасов требовалось много. Когда разведчики достигли берега, эти плотики подтянули. Были у разведчиков потери, но сравнительно небольшие.
Со своего НП я хорошо видел, как Гриневич завязал бой. Его бойцы забросали первую траншею гранатами и ворвались в неё. По ходу сообщения стали продвигаться ко второй. Потом мне доложили: в этой кутерьме они захватили четырёх пленных. Я приказал нач. артиллерии перенести огонь на третью траншею. Тем временем Гриневич захватил вторую.
Немцы к вечеру подтянули свежие силы и при поддержке артиллерии и миномётов атаковали. Разведчики отбили эту атаку, а затем и вторую. Пол суток продержались на том пятачке. Через Нейсе переправилась стрелковая рота, затем батальон. А вскоре дивизия начала общее форсирование. Наше наступление развивалось успешно. Представляешь, какие бы мы понесли потери, не захвати Гриневич этот плацдарм!
Георгий Васильевич замолчал, и, воспользовавшись паузой, я задал мучивший меня вопрос:
- Вот вы, товарищ генерал, такую высокую оценку дали его заслугам на войне... О нём и дивизионная газета писала не раз. Но почему он - не Герой Советского Союза?
Генерал помрачнел.
- Представляли его ещё в 43-м, да не получилось.
- Извините, товарищ генерал, как понимать - "не получилось"? Это что же, не дотянул, значит, Гриневич до Золотой Звезды? Не достоин, так что ли?
- Нет, не так! - пристукнул Иванов кулаком по столу. - Гриневич сделал столько, что хватило бы на две, и на три, а может, и на четыре Золотые Звезды. Но не всё так просто в наградном деле, как ты думаешь. Есть там свои подводные камни и течения...В 65-м, к 20-летию Победы, Совет ветеранов нашей дивизии снова представил его к званию Героя. Представление поддержал маршал Конев Иван Степанович. И снова осечка... Ты думаешь, не переживаю за Гриневича, что за все его подвиги так и не дали ему Героя? Но что я могу? Как видишь, не удалось пробить эту стену.
Георгий Васильевич явно что-то недоговаривал. "Не получилось", "не всё так просто"... Но почему "не получилось"? Какие тут, чёрт побери, сложности, если человек достоин высшей награды? Однако быть назойливым в тот первый вечер нашего знакомства посчитал бестактным. А генерал, словно угадывая эти мои немые вопросы, миролюбиво сказал:
- Ладно, не будем сыпать соль на рану. Выпьем лучше за Гриневича.
- Он жив?
- Да живой, живой наш разведчик! Ну, за здоровье Михаила!
Снова звякнули рюмки. Лицо генерала приобрело благостность, он устало прикрыл глаза.
- А как найти Гриневича? - спросил я и сам не верил, что сейчас наконец-то будет стёрто белое пятно, которое столько лет не давало мне покоя.
- Искать не надо. Живёт у вас в Белоруссии, в славном городе Полоцке. Записывай адрес...
И вот я в Полоцке. Из гостиницы сразу же позвонил ему домой. В трубке мягкий, спокойный голос:
- Гриневич слушает.
Господи, неужели это он, тот самый знаменитый разведчик? Как всё, оказывается, просто: стоит лишь позвонить! А через полчаса - стук в дверь.
- Здравствуйте. Я - Гриневич Михаил Степанович.
Так вот он какой, "вожак следопытов", виртуозный добытчик "языков"... Роста чуть выше среднего, худощав. Лицо добродушное, безо всяких там волевых складок, стального блеска глаз и прочих атрибутов "сильной личности". Держался скромно, даже немного застенчиво. Однако и достоинство при этом чувствовалось. О своих боевых делах говорил сдержанно, без патетики. Дескать, что было, то было, и если вам интересно, могу рассказать...
И потекла наша беседа неспешно, как тихая с виду, однако глубоководная река, вбирающая в себя всё новые притоки, - от события к событию, от года к году.
Исписывал страницу за страницей, и ощущение было такое, словно передо мной разворачивается сюжет приключенческой повести. Только он не выдуман. Его выплеснула война со своей тяжкой и кровавой работой.
19-летним в апреле 1942-го Михаил Гриневич окончил ускоренный курс пехотного училища и - на фронт. Принял взвод в 10-м стрелковом полку 6-й гвардейской стрелковой дивизии. Месяца через три ранило ротного, и он был назначен на его должность. Дивизия тогда стояла в обороне под Ельцом. В декабре на участке роты Гриневича дивизионные разведчики пошли за "языком", но вернулись ни с чем: немцы их обнаружили. Тогда и родилась у Михаила мысль: а что если ему самому попробовать? Он хорошо знал очертания переднего края противника, расположение огневых точек, минных полей. Комбат одобрил его замысел, командир полка дал "добро". Да и как не дать, если "язык" был нужен позарез!
Гриневич отобрал 18 бойцов (потом скажет: многовато - ещё не было опыта). В следующую ночь они поползли...
- ... Весь день дул резкий ветер, - рассказывал Михаил Степанович, - гнал по полю снег, к ночи поднялась метель. Поползли. Объектом избрали немецкий блиндаж, возле которого дежурил пулемётчик. Он периодически выпускал несколько очередей и освещал местность ракетами.
Бесшумно обрезали колючую проволоку, обезвредили мины натяжного действия. Часть бойцов я оставил охранять проход - в случае чего прикрыть огнём. Сам с группой захвата двинулся дальше. Справа и слева на расстоянии примерно 150 метров друг от друга - два дзота. Проползли между ними. Пулемётчик не успел сделать ни единого выстрела, как был схвачен. Зато успел закричать. Из блиндажа стали выскакивать солдаты. Все они были уничтожены, кроме одного.
С двумя пленными и трофейным пулемётом начали отход. К своим вернулись без потерь...
Через неделю вызывает командир полка.
"Гриневич, выручай ещё раз. На участке 1-го батальона наблюдением замечено: противник в эту ночь производил какую-то перегруппировку. Нужен контрольный язык. На подготовку даю двое суток".
На этот раз взял в поиск 12 человек. Представился командиру 1-го батальона, на участке которого предстояло действовать. Это был человек лет сорока, уже изрядно хлебнувший фронтового лиха, с орденом Красной звезды. Он иронически посмотрел на меня.
"За "языком", значит... Только учти: не такие, как ты, пытались его добыть. И полковые разведчики тут побывали, и дивизионные. И всё безрезультатно. А ты, недавно испеченный лейтенант, ещё не воевал как следует и думаешь взять пленного? Сколько тебе лет?"
Я ответил: девятнадцать.
"Ой молод, да и силёнки, я гляжу, у тебя маловато, чтобы таскать фрицев. Ну да ладно, лейтенант, это я так, между прочим. - И, усмехнувшись, добавил: - Дай-то Бог нашему теляти волка поймати".
Ладно, думаю, посмотрим, кому из нас смеяться после поиска. Задел комбат моё самолюбие.
Почти двое суток, сменяя друг друга, мы непрерывно наблюдали за вражеским передним краем. Объектом для захвата "языка" я наметил расчёт пулемёта неподалёку от блиндажа. Блиндаж обнаружили по дыму, который шёл по утрам, пулемёт засекли по периодической стрельбе. Для огневого обеспечения поиска командир полка выделил артиллерийскую батарею и миномётную. Нам придали двух сапёров.
С наступлением темноты наша разведгруппа сосредоточилась в первой траншее. Сначала поползли сапёры. На проволоке висели пустые консервные банки и всякие другие погремушки. Ночь морозная, малейший звук слышен далеко. Сапёры Мущенко и Захаров резали колючку с величайшей осторожностью. Один резал, другой удерживал оба конца, чтобы проволока не звенела. Проложили они дорожку и в минном поле.
По моему сигналу начали выдвижение. До объекта - метров 800. Сперва шли в полный рост - берегли силы. Потом поползли. Миновали проделанный сапёрами проход в минном поле. Одолели ещё несколько десятков метров, наткнулись снова на колючую проволоку. Пришлось посылать за сапёрами, которые остались в проходе... Преодолели и эту колючку, а перед ней опять обезвредили мины. Убедившись в том, что группа огневого прикрытия заняла своё место, повёл остальных к пулемёту.
Подползли к траншее, где он находился, но пулемётчика там не было. Очевидно, пошёл греться или будить смену. В траншее обрезали телефонный провод и стали ждать, когда сюда придут связисты. Но никто не шёл к ни к пулемёту, ни к обрезанному проводу. Тогда решаю напасть на блиндаж. Он метрах в 80 от передней немецкой траншеи. Оставил у пулемёта красноармейца Данилова - прикрыть в случае появления противника группу захвата - а сам с этой группой по ходу сообщения - к блиндажу. Сначала думал устроить возле него засаду и схватить первого же, кто выйдет оттуда.
Томительно текут минуты. Никого. Долго ждать нельзя: нас могут обнаружить. Принимаю новое решение. По моей команде сержант Балакирев выполз из траншеи, взобрался на блиндаж и опустил в трубу гранату. Внутри взрыв, крики. Один из немцев выбежал из блиндажа и тут же был схвачен. Старшина (фамилию уже не помню) бросил гранату в дверь. Мы начали отход. Оставленный мной в траншее Данилов увидел у блиндажа двоих немцев и открыл по ним огонь. Одного убил, другого ранил. Мы подбежали к тому месту, взяли документы убитого. Он оказался офицером, командиром взвода, а раненый - его ординарцем. Захватили его с собой...
Едва преодолели проход в проволочном заграждении и минном поле, как по нам открыли огонь соседние огневые точки. Я выпустил две зелёных ракеты в их сторону. Ударили наши пулемёты и артиллерия. По моей команде начала отход группа прикрытия.
У нас двоих ранило. Пленных с тремя разведчиками отправил к своему передку, а сам с остальными прикрывал отход. По нашим следам шли немцы. Подпустили их поближе, открыли огонь и... бросились в атаку. Это было столь неожиданно для наших преследователей, что они оторопели. Я ударил одного из них прикладом по голове. Ранен ещё один наш боец... Немцы, забрав своих раненых, стали отходить. Мы тоже повернули назад. Патроны у нас на исходе, да и ввязываться в бой в конце операции было неразумно.
Когда я вошёл в блиндаж, а вслед за мной ввели пленных, командир первого батальона был изумлён. Ведь прошло не более трёх часов, как мы отправились в поиск. Комбат стиснул мою руку.
"Прости, лейтенант, недооценил я тебя и твоих орлов".
Допрос пленных подтвердил предположение командования: протвник действительно проводил перегруппировку своих частей, заменяя их новыми. Добытые в результате поиска данные помогли уточнить намерения противника, его группировку, нумерацию частей и систему огня.
Меня вызвал командир дивизии полковник Черокманов и с ходу назначил командиром разведроты. Я получил вторую медаль "За отвагу".
В разведроте было около двухсот человек: взводы пешей и конной разведки, хозяйственное отделение и мотоотделение. Добавьте сюда четыре автомашины ГАЗ-АА, сорок лошадей - вечная проблема с фуражом... Нужно было организовать учёбу личного состава, разведпоиски, чтобы вскрыть оборону противника, - голова шла кругом от свалившихся на меня забот.
Почувствовал некоторую настороженность со стороны подчинённых. Причиной того была моя молодость и то немаловажное для разведчиков обстоятельство, что я ещё не ходил с ними в тыл врага. Поэтому очередной поиск возглавил сам...
Я ещё не утомил вас подробностями. Нет? Тогда продолжу.
И в тот раз вроде всё было просто: уточнил задачу, распределил обязанности, поползли. Вы это не записывайте. Опять буду повторяться: как ползли, как "колючку" резали... А если коротко, то было так. Добрались до первой траншеи противника и устроили в ней засаду. Ждали немцев около часа. Нервы на пределе. Сколько ж можно здесь торчать! Мороз взялся за нас не на шутку. Ближайшие ко мне бойцы вопросительно посматривают на меня. Мол, надо что-то решать, командир. А я рукой сверху вниз: ждать!
Наше терпение было вознаграждено: в нашу сторону двигались двое. Мы затаились за изгибом траншеи и как только немцы поравнялись с нами, бросились на них. Одного я оглушил прикладом автомата. Не издав и звука, он упал в траншею. Второго скрутили старший сержант Яков Суслов и рядовой Горгий Панчишных. Им оказался офицер. Воткнули в рот его кляп.
Без единого выстрела, так и не обнаруженные противником, мы вернулись с "языком". Второй немец, пока мы его тащили, умер. Не рассчитал я силу удара. Зато пленный офицер оправдал все наши усилия: дал ценные сведения.
После той ночи настороженное отношение ко мне исчезло. Меня "признали" как командира...
В феврале 1943-го в роту Гриневича прибыл начальник разведки армии. Приказал взять "языка" уже в полосе соседней дивизии. Её разведчики, несмотря на все попытки, не смогли этого сделать. А между тем немцы, по данным наблюдения, что-то затевали. Командарм, естественно, хотел получить свежую информацию от пленного.
Для молодого офицера такой выбор армейского начальства был, конечно, лестным. Но ответственность! Действовать предстояло на незнакомой местности. Снова двое суток тщательного наблюдения за передним краем противника, определение ночного маршрута, объекта захвата, продумывание "сценария" будущего поиска вплоть до мельчайших деталей...
И на этот раз - двое пленных.
Легко писать: "бесшумно разрезали колючую проволоку", "проделали проход в минном поле", "проползли между двумя огневыми точками", "ворвались в блиндаж"... Но какой за всем этим изнурительный солдатский труд с ежесекундным риском, какая дерзкая отвага!
Так начиналась его слава разведчика. Пройдёт ещё месяц-другой, и рота Михаила Гриневича станет в гвардейском соединении как бы гвардией в гвардии. Мастерством и отвагой она стоила батальона, если не больше. А Гриневич был не просто командиром разведроты, а её совестью, её душой.
Как командир роты мог бы сам и не ходить за "языками", не ставить так часто на кон свою жизнь.У него хватало и другой работы. Обеспечь разведданными, дай результат! - вот что требовало от него начальство. А как он это сделает, - сам ли возглавит разведгруппу или прикажет возглавить её кому-то другому, - его дело. Даже останься в блиндаже у телефона, в случае успеха хвалить, а то и награждать будут в первую очередь его, командира. "Организовал", "обеспечил", "добыл".
И всё-таки почти каждый поиск возглавлял сам, беря на себя самое трудное и опасное. Это был его нравственный выбор, его стиль, его понимание долга.
Естественно, война метила таких свинцом и железом куда щедрее, чем не то что трусов, а более "благоразумных" с точки зрения собственного выживания. За войну Гриневич пять раз был ранен, из них дважды - тяжело.
Вспомнилось, что генерал Иванов сказал мне: в бой был брошен батальон, чтобы вынести тяжело раненого Гриневича с нейтральной полосы. Попросил Михаила Степановича рассказать об этом более подробно .
- Под Дубно это было... Нам приказали взять пленного. "Нейтралка" в результате нашего наступления оказалась большой - километра два с половиной. Возле хутора немцы окапывали противотанковую пушку. Мы подползли туда и с криком "ура" бросились на расчёт. Нас было... сейчас уже не помню точно, но примерно человек 15 - 20. А, тут из дома высыпали немцы... Завязалась рукопашная. Пленного всё-таки схватили и бегом к своему передку. Я и мой ординарец Боря Шевченко отходили последними. Рядом с нами тяжело ранило старшего сержанта. Кричу Боре: "Тащи его, я прикрою!"
Веду огонь из автомата. Осколками гранаты меня ранило в ногу. Немцы преследуют. Патроны кончились. Всё-таки у меня было какое-то чутьё. Пополз не к своему передку, а вдоль нейтральной полосы. Забрался в воронку. Наши прошли метрах в пятидесяти сбоку. Лежу в этой воронке скрюченный и час и два. Ползти уже нет сил: много крови потерял. Нога одеревенела. Один осколок в голени, два в бедре. Автомат без патронов. На поясе - финка, в нагрудном кармане - маленький бельгийский браунинг - для себя...
Наступило утро. Из наших и немецких окопов - сильная перестрелка. Собрал все силы, пополз. Рядом стали рваться мины. По видимому, противник заметил меня. Тогда заполз в новую воронку и потерял сознание .
Очнулся в медсанбате. Возле меня стоит наш хирург Виктор Иванович Воронцов и медсестра Маша Шпаковская. И рядом какой-то солдат. Они возятся то со мной, то с ним. Это был медсанбатовский водитель. Потом уже узнал: у него брали кровь для меня. И ещё у одного солдата. До сих пор не могу себе простить, что не запомнил фамилий тех ребят. Рассказали мне и о том, как вели бой за моё спасение. Оказывается, немцы, заметив, что я живой, выслали группу солдат, чтобы меня захватить. Сколько буду жить, всегда буду помнить о своих спасителях...
Он показал мне пачку писем.
- Это от генерала Иванова. Беспокойная душа...
На конвертах под адресом - приписка: "Легендарному разведчику". Пусть, дескать, в Полоцке знают, какой знаменитый человек там живёт.
Михаил Степанович улыбнулся.
- Ну, это он лишку хватил. Какой я легендарный? Про меня песен не пели. Знали в дивизии, в армии, наверное. У меня такая работа была... А вот в этом письме уже практический совет. Читайте.
И я словно снова услышал густой, звучный голос генерала.
"Пишешь ли ты свои воспоминания? Убедительно прошу тебя: заведи большую толстую тетрадь и пиши ежедневно хотя бы по одному часику. Пиши долго: может, месяц, может, год, может, несколько лет, а лучше - всю жизнь. Уверяю, получится очень хорошо, ибо правда лучше всех произведений.
Обнимаю тебя и всех твоих Гриневичей. Ваш Г.Иванов".
Гриневичей, не считая Михаила Степановича, тогда было трое. Жена Нелли Николаевна до выхода на пенсию работала в магазине. Красивая, обаятельная женщина. Старший сын, инженер, жил отдельно. Младшая дочь Сашенька - с ними. Учительница. Работала в той же 14-й средней школе, что и отец. Семья дружная, гостеприимная. Это я ощутил в первый же вечер, проведенный в их квартире. Нелли Николаевна накрыла стол, а я всё продолжал выспрашивать. Сколько мы тогда беседовали? Часа три, а, может, больше? Я едва успевал записывать. Временами откладывал блокнот и слушал, слушал... Блокнот - это всегда напоминание о работе, журналистском долге. А когда просто беседуешь с человеком, приятном тебе, тут уже протягиваются незримые нити товарищества, доверительности, взаимного расположения.
Гриневич протянул мне четыре тонких ученических тетради.
- Вот видите, внял я совету генерала Иванова. Только писатель из меня никакой...
Да, беллетристикой тут и не пахнет. Сухие, деловитые строки, напоминающие военные донесения, с высоты прожитых десятилетий бросают беспристрастный взгляд на пережитое. Факты, факты и ещё раз факты. По сути это краткий боевой дневник. Потом те записи я буду читать неспешно, и передо мной откроются новые грани тяжкой фронтовой работы разведчиков, которыми он командовал.
Ну, например, о том, как они форсировали Припять юго-восточнее Чернобыля, захватили на южном берегу плацдарм и отбивали одну контратаку противника за другой. Как прикрывая выход из полуокружения штаба дивизии, выносили под огнём гвардейское Знамя...
Случаев, когда разведчикам приходилось драться как простой пехоте, выпадало много. Повторяю, это была гвардия в гвардии.
"...Мы обнаружили танки противника, прорвавшие нашу оборону. Они шли прямо на нас. Я принял решение занять оборону... Позади нас на закрытой огневой позиции стояла 76 мм батарея ЗИС-3. Её командир, увидев танки противника, приказал выкатить орудия на прямую наводку, а мы открыли огонь по пехоте, которая двигалась за танками. Совместными действиями было уничтожено 5 танков и до взвода пехоты. Жаль, что не помню фамилию командира батареи, а он был такой молодой, как и я..."
В тетрадях Гриневича немало фамилий тех, кого удержала память. Он умел ценить героизм и самоотверженность других, умел быть благодарным.
"Я вызвал командиров взводов и стал ставить задачу на разведку. В это время красноармеец Б.И.Шевченко, ведя наблюдение за противником, увидел, как танк из соседнего населённого пункта наводит орудие в нашу сторону. Крикнул "Ложись!", а сам бросился ко мне и накрыл собой. Спасло нас то, что мы находились возле сарая с картофелем. Снаряд разорвался за обратной стороной, но засыпал нас грунтом и немного оглушил".
"Я очень благодарен своим любимым разведчикам Саше Каширину, Боре Шевченко, Гене Муленцеву, Саше Макееву... Хотелось бы поблагодарить других разведчиков, фамилии которых уже не помню. Отзовитесь, мои друзья!"
"К нам в дивизию начальником разведки был назначен капитан Кондрат Ткачёв. По профессии учитель, он был очень вдумчивым, хладнокровным и смелым офицером. Я очень многому обязан капитану Ткачёву, который особенно в обороне под Бродами исключительно грамотно организовал разведку, как на переднем крае, так и в ближайшей глубине расположения противника...
В воспоминаниях Гриневича - слова благодарности и дивизионному хирургу Виктору Михайловичу Воронцову, и медсестре Маше Шпаковской, вытащивших его, можно сказать, с того света, а также двум солдатам (фамилии их не знал), давших ему свою кровь. "Я преклоняюсь перед вами!". Считал себя в вечном долгу и перед генералом Георгием Васильевичем Ивановым, по приказу которого был брошен в бой батальон, чтобы его, тяжелораненого, вынести с нейтральной полосы. "Вы в моём сердце - и спаситель и отец "
Давно замечено: люди благородные своих заслуг не выпячивают, зато помнят о заслугах других. С первой же нашей встречи я понял: передо мной именно такой человек.
Михаил Степанович достал пачку фотографий. Из моих рук они возвращались к нему, и на каждой он задерживал взгляд.
- Да-а, на фронте друзья были что надо. Жаль, тут нет фронтовой фотографии Бори Шевченко, моего ординарца. Прекрасной души человек и храбрости отменной. Мы с ним во многих переделках побывали, и он мне не раз жизнь спасал. Кончилась война, и потеряли мы друг друга из виду. И вот однажды, спустя уже много лет, приносят телеграмму... (Жене): Неля, где Борина телеграмма?
Искать ее Нелли Николаевне не пришлось: хранилась среди семейных реликвий.
- Погоди, Миша, тут я расскажу. Звонят мне с почты домой. Я заволновалась. День обычный, не праздничный. Неужто что-нибудь случилось? Дышу в трубку, слова сказать не могу. Меня сразу успокаивают: "Да вы не волнуйтесь, хорошая телеграмма. Мы тут на почте решили не дожидаться почтальона, а сразу вам её продиктовать". И вот что в телеграмме (читает):
"Мой любимый, бесстрашный командир, дорогой мне человек! Сегодня у меня радостный праздник: нашёл Ваш адрес, спешу связаться с Вами. 37 лет жду желанной встречи... Пишите, как встретиться нам. Я приглашаю к себе и жду. Ваш преданный друг, разведчик Борис Шевченко".
Михаил Степанович смотрел на телеграфный бланк, и губы его чуть подрагивали.
- Для меня он всегда Боря, хотя и солидными званиями обзавёлся: кандидат технических наук, лауреат Государственной премии... Про сварку в космосе слышали? Не обошлось здесь без светлой Бориной головы... Адрес его? Пишите...
